С праздником Семьи, Любви и Верности: история Петра и Февронии Муромских.
- Подробности
- Опубликовано 08.07.2020 09:26
8 июля чествуется память благоверных князей Петра и Февронии (в иночестве Евфросинии) Муромских чудотворцев, в честь которых в 2008 году и был приурочен праздник семьи, любви и верности!
В летописях до 1237 г. очень мало информации о рязанской земле: несколько литературных памятников, в той или иной степени отражающих историю Рязанского края. Среди них известна «Повесть о Петре и Февронии» – жемчужина древнерусской литературы, созданная в XVI в. на основе более ранних сказаний. Название «Повести» в разных списках может звучать как «Повесть от жития», «Житие и жизнь» и просто «Житие» Петра и Февронии.
В ней повествуется об истории любви и супружеской верности князя Петра и его жены Февронии. Они умерли 25 июня (8 июля по новому стилю) в один день и в один час. Этот день, согласно исследованиям историка Русской Церкви Е.Е. Голубинского, является днём канонизации святых в XVI в.
В 1547 году Пётр и Феврония были канонизированы Русской православной церковью, а день их смерти стали отмечать как День супружеской любви и семейного счастья. Рака с мощами Петра и Февронии находится в муромском Свято-Троицком женском монастыре (Владимирская обл.)
История канонизации святых Петра и Февронии тоже не проста. В самом житии отсутствует рассказ о подвижнических подвигах святых, а идёт речь о жизни светских людей, вступивших в монашество лишь в конце своей жизни. Повесть не указывает ни на какие заслуги Петра и Февронии перед церковью, за которую они были бы причислены к лику святых. Язык самой повести отличается простотой, близостью к разговорной речи, раскрывающий живой исторический быт: Например:
«…Имел Пётр обыкновение ходить по церквам, уединяясь. За городом была в женском монастыре церковь Воздвижения Честного и Животворящего Креста. Туда пришёл Пётр один помолиться. Там явился ему отрок и сказал: «Князь, хочешь я покажу тебе Агриков меч?»… И показал ему в алтарной стене в нише между двумя глиняными плитами лежащий меч…»
«…Промолвил ей юноша: «Вижу, девица, что ты мудра. Скажи мне имя свое». Она ответила: «Имя мое Феврония». Тот юноша сказал ей: «Я служу муромскому князю Петру. Князь мой тяжко болен, покрыт язвами…»
«…Мы, госпожа, все хотим князя Петра, пусть он нами правит. Тебя же жёны наши не хотят, не хотят, чтобы ты господствовала над нами. Взяв достаточно богатства, иди, куда хочешь!..» и т.д.
Поэтому следует полагать, что для канонизации была использована житийная повесть, написанная ранее и обращавшаяся до того в рукописях. Так ещё в XV в. сербским гимнографом и составителем житий святых иеромонахом Пахомием Логофетом была составлена служба Петру и Февронии. В ней верующие приглашались восхвалить «Петра благочестиваго», «иже прегордаго змия поправшаго вкупе с Феврониею». Скорее всего, именно в это время «сказание о муромских святых князьях» было обработано из устной формы в письменную. Также существует версия, что сам текст получил свой окончательный письменный вид благодаря версии Ермолая-Еразма в XVI в. (именно отрывки из этого варианта, мы процитировали выше). Однако эта версия, как окончательного варианта жития, из-за скудности материала, является сомнительной.
Сама повесть о Петре и Февронии изобилует фольклорными мотивами, например чудесный меч-кладенец, от которого погибает змей:
«И взяв Агриков меч… увидел он змея в облике брата своего и, твёрдо убедившись, что это не его брат, а прельститель змей, ударил его мечом…»
Насколько повесть о Петре и Февронии была в своё время популярна, лучше всего явствует из того, что она дошла до нас приблизительно в 150 списках.
Когда люди изучают житие святых Петра и Февронии, иной раз возникает вопрос: а была любовь между ними? Ведь ни страсти, ни порыва мы не видим в их отношениях, исходя из «Повести о Петре и Февронии». Ввиду современного представления может показаться, что раз не страсть, тогда расчёт, выгодно выйти за князя, ввиду его болезни, которую Феврония знала, как исцелить, подобно волхву. Такое мышление стереотипно и больше имеет связь с т. н. сериалами о любви, предательстве, ветрености и холодном расчёте, чем грешат персонажи данных кинокартин. Как будто князь – это такой же бизнесмен, подобный современному представителю данной социальной лестницы, а Феврония этакая «кокетливая провинциалка, которая словила большой куш».
Если мы говорим о том, что чаще всего подразумевается под любовью – любовь-страсть, то с этим, действительно, вовсе не к Петру и Февронии, а, скажем, к Тристану и Изольде и к роману о них. Любовный напиток – прекрасная метафора этой страсти, от которой, простите, «сносит крышу» настолько, что все остальное не просто теряет смысл и значение, но и фактически перестает существовать. С ней невозможно бороться: она не предназначалась ему, как и он – ей, она замужем за другим, как и он женат на другой, но во всём мире для него есть только она, как и для неё – только он. Эта страсть может длиться всю жизнь (а может быть – и ещё дольше), но недаром она показана как греховная: на её основе практически невозможен семейный союз. Она самоцель и самоценность, но в этом и её главная слабость».
«Повесть о Петре и Февронии» скорее говорит о любви-предназначении.
Условие Февронии «аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его» – это, конечно, не прагматичная попытка не упустить свой шанс и извлечь максимальную выгоду для себя из сложившейся ситуации, а знание собственного предназначения. Феврония с самого начала знает не только то, что Пётр попытается её обмануть, но и то, что в конечном счёте она станет его женой. Потому что она предназначена ему, а он – ей.
Кстати, интересно, почему это предназначение чувствует только Феврония? На этот вопрос непросто ответить… Но послушайте, разве и мы все всегда в равной степени чувствуем то, что хочет сказать нам Господь? Это умение даётся трудом и с трудом. Каждый идёт своим путём, и древнерусская повесть как нельзя лучше это показывает. Феврония — прямо и уверенно, Петр – через ошибки и покаяние, изживая неверные, неправильные (греховные) представления и душевные качества. Путь Февронии – это путь полного доверия Божественному промыслу о себе, путь Петра оказывается путём преодоления своеволия. Но в конечном-то счёте они оба понимают, что именно предназначены друг другу: когда она просит его у бояр и он соглашается оставить всё, когда он посылает за ней перед смертью и она откладывает недоделанную работу.
Между прочим, выгоден этот брак, похоже, в гораздо большей степени как раз князю Петру. Если, конечно, понимать под выгодой не улучшение социального положения, а духовное совершенствование.
Недаром вся первая сцена Петра и Февронии является яркой метафорой покаяния: кровь змия (дьявола), попав на Петра, приносит ему болезнь (грех). Это проявляется в греховной раздвоенности сознания Петра (он думает одно, но говорит другое). Именно поэтому исцеление Петра оказывается не окончательным, и оттого, что грех не изжит полностью (непомазанный струп), болезнь снова завладевает всем его существом.
Второй приход Петра к Февронии демонстрирует признаки искреннего покаяния (стыд и твёрдую решимость больше не обманывать), после чего только и возможно окончательное исцеление (освобождение от греха). В дальнейшем же именно Феврония помогает Петру преодолеть искушение властью, побуждая оставить муромский княжеский стол ради того, чтобы поступить по Евангелию, а заодно – между делом и мимоходом – блестяще устраняет муромскую боярскую оппозицию.
Любовь-предназначение (в отличие от любви-страсти) как раз и проявляет себя в таком гармоничном взаимном служении (и взаимном дополнении). И это не для того, чтобы, как говорят, хорошая жена исправляла плохого мужа, или наоборот.
Там, где присутствует святость, вести беседу в обыденных категориях «хороший-плохой» не получится. Поэтому перед нами скорее рассказ о гармонии, а не о взаимном уравновешивании.
Такая гармония, такая любовь позволяет сосуществовать без тяжких потрясений и без эффектных сцен. В отличие от любви-страсти, преодолевающей разлуку, часто сметая всё на своём пути, любовь-предназначение в принципе не предполагает разлуки. Две частицы мироздания, предназначенные друг другу, так прочно входят в совпадающие друг с другом пазы, образуя единое целое, что разлучить их не может никакая сила: ни муромские бояре, ни сама смерть. Одновременная смерть – столь же яркий признак этого единства в любви.
Вроде бы, это инвариант традиционного сказочного финала «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Но в то же время это важная составляющая любви-предназначения. Характерно, что Тристан и Изольда умирают всё-таки не совсем одновременно, а друг за другом.
Что происходит по ту сторону смерти – вопрос, конечно, во многом гипотетический. Тристан и Изольда похоронены в разных могилах (снова разлучены), но ветвь терновника соединяет эти могилы. А всё-таки остаётся вопрос, преодолевается ли таким способом эта последняя разлука или, напротив, с особенной силой подчёркивается и констатируется.
Князь Пётр посылает к Февронии сказать о своем согласии.
Тела Петра и Февронии пытаются положить в разные гробы, но сделать с ними то же самое, что сделали с Тристаном и Изольдой – похоронить в разных могилах, – оказывается невозможным, и без всяких вопросов и сомнений в вечность они уходят вместе...
И всё же совершенно без вопросов и сомнений с историей святых супругов – не получается: вот почему при таком единении душ и тел в «Повести о Петре и Февронии» – ни слова о плоде любви, придающем браку полноту и завершенность?
Ещё один момент: почему же в житии не говориться ни слова о детях князей? В «Повести» прямое упоминание отсутствует, но есть сведения о двух сыновьях и дочери Муромских князей в летописи (как известно, правил князь Пётр в начале XIII в.с 1205 по 1228 гг. и в летописях, например в Никоновской, Лаврентьевской и Ипатьевской муромо-рязанский князь известен как Давыд Ольгович, принявший постриг с именем «Пётр», а его супруга Евфросиния является прообразом Февронии. В летописях говорится о сыновьях Давыда (Петра): Святославе, Юрии и дочери Евдокии).
Однако тема детей возникает-таки в «Повести...»: в самом начале Феврония жалуется княжескому отроку на то, что в её доме «горница без очей» (в доме нет ребенка), но и в финале очей у горницы так и нет. С другой стороны, дети как сюжетный поворот в общем-то довольно сложно вписываются и в сказочный канон (сказка часто заканчивается рассказом о свадьбе героев и не интересуется тем, что было дальше), и в канон житийный (тяготевший, скорее, к монашескому благочестию). Дети — это начало нового сюжета: вспомните традиционный сказочный зачин «Было у отца три сына». Он имеет определенную параллель и в житиях святых: упоминание о родителях святого, у которых рождается ребенок. Так что и здесь при желании можно усмотреть определенную художественную логику.
Древнерусская литература к теме любви подходит очень целомудренно. Любовь – это семья (недаром, в отличие от западного средневековья, у нас супружеская неверность как литературная тема появляется только в XVII веке, причём первоначально — через переводы). Любовь – это и долг, и обязанности, и труд. Почему обязательно между влюбленными должна «пробежать искра»? Как-то гораздо убедительнее в плане изображения истинной любви кажется мне эпизод одновременной смерти и общего гроба – желание и по смерти быть вместе, рядом друг с другом. Вместе – по-настоящему и окончательно навсегда. Там, где только и есть Истинная Жизнь…
Использованная литература:
1. Агарев А. Ф., Курышкин В. П. Рязанская история в событиях и лицах. Книга в 4-х частях – Ч. 1. – Рязань, 2012 – С. 18.
2. Архангельская А. Статья «Пётр и Феврония: брак по расчёту?» - Режим доступа: https://foma.ru/brak-po-raschetu.html
3. Голубинский Е. Е. История канонизации святых. – М., 1998. – С. 84, 101.
4. Гудзий Н. К. История древней русской литературы: Гл. Литература периода объединения Северо-Восточной Руси и образования русского централизованного государства (с кон. XIV до нач. XVI в.) / Повесть о Петре и Февронии. – М., 2002. – С. 281-283.
5. Древнерусская литература. 2-е изд. Ермолай-Еразм. Повесть о Петре и Февронии Муромских. В сокращении. – М., 2003. – С. 277-288.
6. Полное собрание русских летописей. Т. 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью (продолжение). – М.: Переизд. «Языки русской культуры», 2000. – 248 с.
7. Русские летописи. Т. 11. Ипатьевская летопись. – Рязань, Изд. «Александрия», 2001. – 672 с.
8. Русские летописи. Т. 12. Лаврентьевская летопись. – Рязань, Изд. «Александрия», 2001. – 585 с.